Черная вода  - Андреас Фёр

На следующее утро Зиттинг смотрел на свое обезглавленное яйцо к завтраку и ничего не говорил. Аппетита не было. Его мучил вопрос о том, как сложится теперь его жизнь. В какой-то момент он понял, что таращится на яйцо, и посмотрел на Сильвию, сидящую по другую сторону стола. В ее глазах Зиттинг увидел глубокую озабоченность. Он улыбнулся, отложил ложку и сделал паузу.

– Я не говорил с Нольте… о телефоне.

Сильвия кивнула. Она знала это с самого начала. Зиттинг сказал ей, какую сделку заключил с Нольте. Она слушала, позволяла ему говорить и не подгоняла, когда он прерывался. Она не была потрясена, разочарована или ошеломлена. Она слушала, как слушают кого-то, кто излагает большую глупость и не знает, как продолжить. Когда Зиттинг закончил, она сказала:

– Это означает, что, если ты не работаешь на него…

– Мне конец.

– Если он осуществит свою угрозу.

– Он это сделает. Хотя бы из принципа. Такие люди не терпят сопротивления.

Сильвия долго размышляла, вмешивая сгущенное молоко в свой кофе, глядела в окно и мешала дальше. Затем она вынула ложку из чашки, сделала глоток и сказала:

– Ты должен это сделать.

– Работать с Нольте?

– Нет. Уходить. Прямо сегодня.

– Ты так легко говоришь. – Он отчаянно посмотрел на нее. – Быть адвокатом – это моя жизнь.

– Будь адвокатом. Не преступником. Он будет требовать от тебя все больше и больше. Уже ради того, чтобы ты оставался зависим. Тебе придется не просто лгать и жульничать. Может быть, однажды он захочет, чтобы ты кого-то убил.

– Сильвия – это не мафия. И уж точно убивают у них не адвокаты.

– Ты будешь марионеткой преступника каждый день. Каждый день ты будешь делать грязные вещи или помогать их сделать. Либо ты на этом сломаешься, либо привыкнешь. Я не знаю, что хуже. – Ее глаза стали большими, черными и влажными. – Я потеряю тебя.

Рот Сильвии неуверенно дернулся, и первые слезы потекли по ее щекам, капали в кофе. Она вытерла лицо одной рукой и всхлипнула, отвернувшись от Зиттинга. Он сидел, как парализованный, за кухонным столом и смотрел сквозь Сильвию. Она была права. Последнее, что ему осталось, он не мог выбросить вон: его чувство собственного достоинства. Зиттинг встал и подошел к двери.

– Что ты собираешься делать? – Сильвия казалась испуганной.

– Я поеду к нему.

Зиттинг не поехал к Нольте. Еще в машине он получил эсэмэс. Нольте хотел поговорить с ним. В девять в офисе. После беседы в офисе Нольте, его тон изменился. Он больше не спрашивал, есть ли у Зиттинга время, он просто запланировал встречу и ожидал, что Зиттинг будет доступен. Если бы у него были другие встречи, ему пришлось бы отложить их.

Нольте пришел один, как всегда. Водитель ждал в машине. Сильвия ушла утром по делам. И Зиттингу самому пришлось управляться с кофеваркой. Нольте выглядел веселым. У него были планы.

– Я хочу докупить эти три дома, и тогда половина улицы будет принадлежать мне. – Нольте указал на кадастровый план улицы во Фридрихсхайне, где находился его офис. – Возможно, я куплю и другую сторону. В данный момент это не стоит почти ничего, шестьсот за квадратный метр. Потом нужно будет вложить от шести до восьми сотен в ремонт. И продать я это могу за две с половиной тысячи. Если район привлекателен. Я выкидываю русских. Туда въезжают итальянцы, а затем в некоторых домах откроют несколько хороших магазинов. Это будет следующий Пренцлауэр-Берг.

– Может быть. Но два дома здесь, – заметил Зиттинг, – заняты и выглядят не очень привлекательными.

– С панками как-нибудь договорюсь.

У Зиттинга было смутное подозрение, что в преддверии сделки обнаружится несколько серьезно раненных домовладельцев.

– Сейчас очень важно избавиться от русского ресторана. И тут вы входите в игру.

– Прежде чем продолжать, мы должны кое-что уточнить, – сказал Зиттинг и отодвинул от себя чашку кофе.

– Да? – Лоб Нольте прорезали морщины. – Я думал, что мы на днях уже все обсудили.

– Да, мы поговорили о многом. Но, возможно, я выразился не достаточно ясно, за что прошу прощения.

Глаза Нольте немного сузились, совсем чуть-чуть на самом деле, но заметно.

– Вы потребовали от меня лояльности, – начал Зиттинг самую трудную часть разговора. – Это ваше право. Как ваш адвокат, я узнаю вещи, которые являются конфиденциальными. И все, что я узнаю, подпадает под условие адвокатского молчания. В этом смысле вы сможете располагать моей неограниченной лояльностью. Если же эта лояльность вами понимается в каком-то другом смысле, мы должны уточнить, насколько далеко она должна заходить.

– Я требую абсолютной лояльности. И думаю, что я уже это говорил.

– Мне жаль. Я не мог вспомнить формулировку. Так или иначе… если под этим подразумевается, что я должен быть готов сделать что-то незаконное, то…

– То?…

– Это явно выходит за пределы моей лояльности. Я не готов.

– Я просил вас сделать что-то незаконное? – Нольте бросал быстрые взгляды во все углы офиса. Впервые он немного нервничал.

– Нет, вы не просили. Во всяком случае, не expressis verbis[9]. – Зиттинг заметил беспокойство Нольте. – Здесь нет микрофонов, если вы об этом беспокоитесь.

– Хорошо. Тогда мы можем говорить свободно. Честно признаться, я не знаю, что должен прояснить этот разговор. Можете ли вы просветить меня?

– Я просто хочу разъяснить вам, что, хотя могу быть вашим адвокатом, я не являюсь частью вашей организации. Я соблюдаю этические и правовые принципы. Обязательства перед моими клиентами имеют определенные ограничения. И во время нашего разговора у меня сложилось впечатление, что вы уничтожаете эти ограничения.

– Если так, то что?

– Тогда нам придется прекратить наше сотрудничество.

Нольте кивнул и посмотрел на Зиттинга с насмешливым изумлением:

– Этот табак слишком крепок для такого раннего часа. – Он наклонился вперед. – Вы действительно хотите прекратить сотрудничество со мной?

– Только если вы настаиваете на определенных требованиях, касающихся моей профессиональной практики. Но так, как я вас понял… ну, думаю, я правильно вас понял.

– Возможно, не полностью. А именно, что мы… скажем так: развиваем наши деловые отношения в таких случаях.

– О да. Эта часть мне полностью понятна. – Зиттинг взял свою кофейную чашку обеими руками, как будто хотел держаться за нее, и посмотрел на светло-коричневую жижу на дне. – Знаете, мне нравится быть адвокатом. Это то, что я всегда хотел делать и что делаю лучше всего. Мне будет больно, если я больше не смогу практиковать. Но это не будет катастрофой. Катастрофой будет, если я не смогу больше смотреться в зеркало, не чувствуя себя подонком.